Российский писатель, зарубежный выпуск. №10-2010.

В научном проекте «Россия в пространстве и времени», охватившем период с 862 года по наше время, была выявлена строгая закономерность: никогда Русь-Россия не переживала экономический подъем прежде, чем начинался подъем религиозно-культурный. Об этом рассказал один из авторов исследования – генеральный директор Института экономических стратегий Российской Академии наук, доктор экономических наук, профессор Александр Иванович Агеев, отвечая на вопросы зарубежного выпуска «РП».

– Экономисты все чаще обращаются к духовной сфере – это непривычно, ведь жизнь подчинена системе, которая основана на понятиях «выгодно-невыгодно». Но оказывается, экономика зависит от нематериального – нравственности, идеалов, культуры… Может быть, пришло время вкладывать в «выгодно-невыгодно» более широкие смыслы?

– Сегодня по этому вопросу проходит основной разлом в современной экономической науке. Ее конструкция не состоит из одного постулата. В трудах нобелевских лауреатов по экономике за последние 30 лет мы обнаружим широкий спектр принципов и созданных на их основе моделей. К примеру, довольно серьезна дистанция между Амартией Сеном и Милтоном Фридманом. Поэтому когда утверждают, что экономисты разделяют «земное» и «небесное», материальное и идеальное, рациональное и иррациональное, это, скорее, дань моде. Верно, что такой глобальной доминантой в 90-е годы стал монетаризм в формате так называемого «либерализма». В ходе реформ у нас и ряде других стран его многие воспринимали как «последнее слово» в экономической науке, принимая гротеск за реальность. Теперь это господство «рыночников» ослаблено событиями глобального экономического кризиса, хотя оно никуда не исчезло.

Мы переживаем закат идеологии, заданной Адамом Смитом. Его идея о примате эгоистического и рационального начала, которое якобы ведет к общественному благу (в теории!), доминировала в экономической науке при всем разнообразии ее течений. На Смита опирался марксизм и разрабатывал иную версию экономики с радикальным отношением к частной собственности и акцентом на идейно-политический фактор. Но впоследствии Джон М.Кейнс, Йозеф Шумпетер, Фридрих фон Хайек и многие другие экономисты ввели в научный оборот нематериальные контексты. Джон Нэш, нобелевский лауреат 90-х годов, методами математики доказал ошибочность «эгоистического постулата» Смита, показав приоритет солидарных стратегий экономического поведения.

В то же время по другую сторону упомянутого разлома – несколько иных нобелевских признаний, которые в последние десять лет поощрили «яйцеголовые» обоснования финансовых пирамид, спровоцировавших текущий глобальный кризис. Что касается выгоды, то лишь массовое экономическое сознание связывает ее с прибылью. На самом деле выгода – этически нейтральный термин теории игр. Выгоды бывают эгоистическими, взаимовыгодными, символическими – это азы науки. Ей давно известны ситуации, где рынок дефективен и где необходимы иные, нерыночные регуляторы.

– Например…

– Рынок слабо чувствителен к экологическим сюжетам, к социальной сфере, плохо справляется с монопольными патологиями. Но как институт встречи спроса и предложения он открывает феноменальные возможности проявления хозяйственной инициативы. Хотя зачастую примитивный эгоизм жажды личной выгоды ведет себя наступательно, по-шариковски. А сегодня такой Шариков в строгом офисном костюме может вмиг «обесточить» экономику целых стран! В теории «выгода» трактуется разнообразно, подразумевая огромное число ситуаций нематериальной выгоды во всевозможных социальных играх. Более того, не все аспекты человеческой жизни сводимы к игре. Вспомним, например, любовь Татьяны к Онегину и их последний разговор. Как воскликнула, оценивая эту сцену, Марина Цветаева: «Татьяна не играла!»…

– Хочу уточнить: выгода и в экономической теории трактуется разнообразно?

– Современная экономика даже на уровне бухгалтерии стала нематериальной. Доля «нематериальных активов» достигает в балансах подавляющего большинства корпораций 70-90 %. Широкий спектр социальных связей фирмы истолковывается в современном бухучете как предпосылка будущих доходов. А посмотрите на всевозможные миссии, заявления фирм – в них однозначно заявляются отнюдь не банальности наподобие «прибыльности».

– Как Вы считаете, не была ли экономическая наука по ошибке оторвана от других сфер человеческой жизни и искусственно рационализирована в ущерб им? Может быть, кризис экономики связан с узкой специализацией?

– Мне не близок термин «ошибка» в данном контексте. Наука имеет дело с непознанным. Были ли ошибкой представления о мире до Коперника? Была ли ошибкой доктрина Макса Вебера о протестантизме как источнике капитализма? Ошибался ли Милтон Фридман, абстрагируясь от множества реалий? И тактично ли ставить современному человеку себя выше, например, Аристотеля, Рафаэля, Ньютона или Веблена? У теорий свои судьбы. Однажды отвергнутое может стать востребованным, а ныне неоспоримое вдруг покажется странным заблуждением. Заблуждения чаще бывают добросовестными. Но бывают и мировоззренческие искажения моделей, вспомним конфликт Лысенко и Вавилова, например. ХХ век фундаментально специализировал научный поиск. Но уже в 60-х годах, когда физики похоронили детерминизм как общенаучную парадигму, мы видим проявления новой картины мира. Эти представления породили синергетику и работы Ильи Пригожина, других ученых. Вспомним академика Раушенбаха, который обнаружил много интересного для проектирования космических полетов в древнерусской иконографии.

– Из экономики исчезло такое понятие, как культура – производства и сельского хозяйства. Как Вы к этому относитесь?

– Да, с исчезновением понятий пропадают и обозначенные ими явления. В данном случае мы сталкиваемся, во-первых, с вымиранием целых секторов производства и технологического потенциала. Во-вторых, сейчас о культуре свидетельствуют более прагматичные термины – конкурентоспособность, соответствие стандартам качества продукции и управления и т.п. Они и отражают уровень культуры. Нельзя сказать, будто он однозначно упал повсеместно. Есть и развиваются очаги высокой культуры ведения дела.

– Соответствует ли мировоззрение российского общества (или его некая доминанта) задачам модернизации? Что, на Ваш взгляд, первично – модернизация экономики или модернизация человеческого потенциала?

– Мировоззренчески российское общество эклектично. По адаптированности к новым реалиям оно частично состоит из тех, кто успешно освоил новую эпоху. Это 7 % населения, включая те 200 тысяч семей, которые получают львиную долю национального дохода. Более трети населения адаптированы к современной жизни, успешны, но сохраняют уровень и образ жизни ценой трудового перенапряжения. Оставшаяся часть – а это более половины россиян, не принимает современное устройство социума и находится в бедственном положении – экономическом, психологическом, социальном. Распределение это, согласитесь, чудовищно. Конечно, и представления о модернизации у этих социальных когорт различны. При этом всякая модернизация предполагает сдвиги в структурах занятости, образованности, полномочий и ответственности, а также распределения ее выигрышей, рисков и утрат. Всякое напряжение сил требует осознания обществом вызовов и угроз развитию, которые и давят на политическую волю государства.

Как ко всему этому напряжению и переменам могут отнестись люди из трех разных категорий? Как к этому может отнестись общество, серьезно пораженное множеством вирусов социальных болезней? У одних безысходная нищета, у других – нескончаемая круговерть, у третьих – страсти по власти или глянцевому шику, у четвертых на уме сиюминутный ход событий, у пятых угар всевозможных зависимостей – от убивающих наркотиков до игромании. А на этих патологиях, как плесень, растут чертополохи подобий идеологий!

Даже на критически важные виды работ  на потенциально опасных производствах не хватает работников. Между тем две трети теле- и радиоэфира облучают, терзают страну юмором, насилием сериалов, рейтинговой пошлятиной. На протяжении всей российской истории подъем культуры, науки, образованности, религиозности предшествовал росту экономики. Осознание этого закона происходит неторопливо.

– Достаточен ли для модернизации потенциал поколения 70-80 гг.?

– Это проявит ближайшая эпоха. Стартовые условия этого поколения сильнее, нежели тех, кто вошел в жизнь в 90-е, например, и слабее тех, кто родился в 50-60-е. Это просматривается по хорошо измеримым параметрам. Но для создания атомной или космической индустрии потребовались усилия нескольких миллионов профессионалов, из которых несколько десятков были гениями. Критическая масса тех и других есть и сейчас.

– Существуют ли экономические программы государственных инвестиций в человека? Может ли человек сам по себе стать инновационным проектом?

– Ряд государственных инвестиционных проектов напрямую связан с развитием человеческого потенциала – образовательные, медицинские, спортивные, рекреационные, например. Сбережение народа – давняя формула, разработанная еще Ломоносовым и Менделеевым. Но взгляните на статистику смертности, особенно ее структуру. Мы теряем в год по избыточному миллиону жизней! Вот и ответ на вопрос – стал ли человек предметом забот политики, и насколько успешны эти усилия. Нельзя сказать, что правящая элита не понимает важности упомянутого «проекта». Более того, риторика бывает иногда безупречной в этом смысле. Но распределение реальных вложений далеко от современных эталонов. Об этом наглядно свидетельствуют, например, статьи федерального бюджета.

– Как убедить элиту перейти к делу?

– Вопрос этот деликатен. Во-первых, есть элита положения и элита развития. Восприимчивость той и другой к сигналам жизни различна. Разрыв между этими элитами по мироощущению и этике поведения нарастает. Это тревожный симптом. Во-вторых, по классическим признакам «верхи могут управлять по-старому». Набухание протестных настроений и акций пока не представляет никакой угрозы нынешнему режиму. В-третьих, немалая часть элиты до сих пор упоена «шоколадностью», удачно сложившейся благодаря реформам судьбы. Из дворцов и лимузинов социальные язвы не ощущаются ни визуально, ни акустически, ни обонятельно. Для этого нужны еще и рецепторы души. Эту беду Ю.Поляков назвал «десовестизацией» под флагом «десоветизации». И какие тут уместны аргументы?

– Для любого крупного проекта необходимо, как раньше говорили, идеологическое обеспечение. Складывается впечатление, что в начале 21 века на национальную идею претендует религиозный ренессанс. Как Вы думаете, под силу ли церкви проект модернизации общественного сознания?

– У всякого проекта, даже безобразного, всегда есть идеологическое обеспечение, даже если оно не манифестируется. И у текущих управленческих решений есть вполне определенная идеология, хотя практика представляет собой смесь из мотиваций не только идеологических.

Что касается т.н. национальной идеи, то в этих дебатах довольно много путаницы, наводящей «тень на плетень». В самой терминологии «национальная идея» замурована лингвистическая диверсия. Но тема эта достойна отдельного разговора. Ваше предположение представляется мне верным – без теологического измерения за него браться не стоит. Церковь в «модернизации сознания» играет возрастающую и ничем не заместимую роль. Все мировые религии не имеют антагонизмов в истолковании основ человеческого бытия. Разница догматического порядка не препятствует сотрудничеству.

– В последнее время в статьях многих известных российских экспертов угадывается тоска по новым идеям, новому слову, которых мир (по их мнению) ждет от России. Может ли это новое слово сказать церковь?

– Да, эмоциональные регистры высказываний многих экспертов имеют нотки и тоски, и растерянности. Хотя не уверен, что столь распространены иллюзии у кого-то, будто «мир» застыл в ожидании «нового слова». Церковь христианская не обращена в принципе к национальному масштабу. У нее другие глубины и высоты, постигаемые не только разумом, но и сердцем. Когда на президентских выборах 1996 года был вброшен лозунг «голосуй сердцем», то этот факт показывал ощущение политтехнологов, что внятной конкретной идеи-то нет, что на костылях «свободного рынка» поддержки общества не получить, что надо затронуть сакральные струны. Не столь важно, как считали результаты выборов. В самой пиаровской ставке на «сердце» угадывался вопль «я по вере свой!» Патриаршье благословение на выборах 2004 и 2008 годов стало явным и было продемонстрировано обществу. Уже в этом существенном факте есть главное требование к «новой идее» – осененность верой. Позже станет явным требование также подтвержденности слова благотворным делом.

– Многие эксперты говорят о том, что мы переживаем не столько кризис экономики, сколько кризис цивилизации. Стало быть, надо менять фундамент цивилизации. О чем в данном случае может идти речь?

– Да, современный кризис содержит в себе и технологический кризис, и кризис в сознании человека. Это не значит, что нужно «засучить рукава» и приняться за смену фундамента! Человеческая история наработала огромный репертуар поведенческих практик и ценностей. Каждая из 12 современных цивилизаций имеет свою идентичность, свое предназначение, свой образ жизни. Каждая из них переживает специфические разломы своей истории. У каждой есть свои вызовы. И каждая погружена в котел общечеловеческих проблем. Если пропустить ряд логических ходов от данного утверждения, то критически важно для каждой цивилизации быть, остаться или стать субъектом современной и будущей истории.

– Должно ли государство, на Ваш взгляд, поощрять развитие различных типов производственных отношений в обществе? Видите ли Вы связь между типом хозяйствования и уровнем сознания? Какой тип экономического уклада кажется Вам наиболее перспективным?

– Государство должно всемерно поощрять жизнеспособность общества и наибольшего числа его граждан, а не паразитировать на нем, прикрываясь исполнением функций гаранта безопасности. Разумеется, между типами хозяйствования есть связь. Вспомним, как индустриальная экономика порождала свой тип социума, идеологий, моды, воспитания и т.д. Посмотрим, как меняется сознание, познакомившись с интернетом. Не всякие технологии меняют доминирующие жизненные установки, но стиль жизни, интенсивность коммуникаций, степень обезличенности общения – у всего этого серьезная техническая причинность. Что же касается перспективности, то, к сожалению, будущее может оказаться гораздо более кастовым, чем ныне. Могут сложиться ареалы таких мрачных способов жизни, что термином «триллер» их и не описать. Есть и светлая перспектива – гуманизация экономики. Все больше индивидов смогут реализовывать свои таланты. Этот тренд называют сегодня «креатономика». В целом, в ХХI веке мало осталось мечтателей, полагающих реальным всеобщее счастье. Сложным он будет. Главное, сохранить бы человеческую основу «человейника».

– Рассматривает ли современная экономическая наука духовный фактор как стимул экономического развития? Например, монастырские хозяйства отличаются ухоженностью, хотя стимулы труда там никогда не были материальными…

– Эту проблематику разрабатывали М. Вебер, Т. Веблен, П. Сорокин, Ф. Бродель, Л.Гумилев и многие другие ученые, наследие которых актуально и поныне. Сегодня исследования экономической роли «духовного фактора» переживают ренессанс. Они ведутся с применением новейшего математического аппарата. Это существенно, ведь уровень математизации феноменов – серьезный признак научного прогресса. В этом случае мы видим смыкание умозаключений из пространств веры и пространств науки. Результаты этих изысканий подтверждают представления о важном влиянии духовности на качество хозяйствования. В нашем проекте «Россия в пространстве и времени», проведенном на методологической платформе «стратегической матрицы» и охватившем период с 862 года по наше время, была выявлена очень строгая зависимость. Никогда Русь-Россия не переживала экономический подъем прежде, чем начинался подъем религиозно-культурный. Никогда!

Любопытна и другая повторяемость нашей истории – внешняя политика России на определенных фазах бывала слабее, чем суммарная мощь страны. Иными словами, речь о том, что правящие элиты были склонны пренебрегать национальными интересами, идти на малодушные уступки внешним игрокам ради удержания своего властного статуса, опирающегося на высокий уровень социальной несправедливости. Однако в целом это исследование подтвердило давнюю мысль М.Ломоносова – не было такого, чтобы Россия сил своих не возобновила…

– Благодарю Вас за интервью.

Вопросы задавала Ирина Коняева.